Когда-то давно, в глубоком детстве и отчасти в юности, была у меня собака. Колли, девочка. Родители купили ее моей сестре, но она быстренько вышла замуж, свалила и завела себе овчарку. Реська – так ее звали – осталась на меня. Мне пришлось с ней гулять три раза в день в любую погоду, хотя я собаку в общем, не просил.
Я лишь чуть-чуть преувеличу, если скажу, что это был ангел в теле собаки. Я ни разу не видел и не слышал, чтобы собака была настолько воспитанная, умная, добрая и преданная. Мы относились к ней не как к собаке, а как к человеку, члену семьи. Но век собак не долог. Она постарела, появилось недержание, начали отниматься задние лапы и т.п. Пришлось усыпить.
Когда ее усыпляли, я держал ее на руках. Смотрел, как остекленел после укола взгляд, как из него выкатилась последняя слеза. Все это время я вспоминал все то плохое, что я ей сделал. Как я еще будучи 9-летним ребенком кричал на нее и бросил в нее тяжелой железной машинкой, потому что она чем-то меня ужасно разозлила. Чем, конечно, уже не помню. Вспоминал как она съела все мои жвачки, которые привезла мне мать из Германии еще во времена Советского Союза. Тогда это был такой эксклюзив, что трудно представить. Вспоминал, как я запер ее перед самыми родами щенков дома в первый же день после переезда на новую квартиру и убежал гулять, а она сидела одна в незнакомой обстановке. Принято считать, что собаки в таких случаях думают, что их бросили, но я тогда об этом не думал. Был маленьким 10-летним эгоистом.
Я вспоминал, как уже будучи относительно взрослым где-то днем шлялся и не выгуливал ее по 12 часов, не общался и не играл с ней, а она это все безропотно терпела. Или как уже на последних годах ее жизни, когда у нее при ходьбе по лестнице периодически отнимались задние лапы, и она оставалась на лестнице, и лишь тихо повизгивала, а мы с моим другом, который выходил со мной на прогулку, увлеченные беседой, не замечали ее и уходили далеко вперед. Представляю, что она тогда чувствовала, когда смотрела вслед нам уходящим от нее. Может быть, навсегда, в ее понимании. В общем, много чем перед ней я провинился, хоть и не со зла. И я этим не горжусь, но она всегда оставалась мне верна, и всегда мне во всем доверяла.
Было много и хороших воспоминаний, я тоже все-таки для нее что-то делал. Например на руках носил ее на улицу пописать, когда она уже сама не могла нормально ходить. Но речь не об этом. Речь о том, что все плохое, что я ей сделал – я тогда этого не понимал, но это до сих пор разрывает мне сердце. Я вот сейчас это пишу, и слезы наворачиваются на глаза. И все эти картины стоят передо мной в памяти, будто это было вчера. Именно поэтому я не хочу заводить домашних животных, всяких собак-кошек. Я не хочу пережить все это снова.
На этот раз все было иначе, хуже. Через несколько лет после усыпления Реськи мои родители снова завели собаку, колли кобеля по кличке Сэм. Завели именно для себя, а я помятуя о предыдущей собаке, старался устраниться от этого процесса. Кстати, кличку придумал я, вспомнив фильм «Смертельное оружие» - там у Мэла Гибсона собаку звали именно так. Помню сцену, когда Мэл сидел с ним на морском берегу и говорил ему: «Смотри, Сэм, смотри. Когда-нибудь все это будет твоим».
Устраниться, понятно, не получалось. Пес, хоть и не считал меня хозяином и авторитетом в целом, всегда был чрезвычайно рад, когда я приезжал навестить родителей, переселившихся к тому времени в деревню.
Так прошло восемь лет, и тут пришла беда откуда не звали. Отец уехал на выходные в гости, мать осталась с собакой одна. В субботу вечером она позвонила мне и в слезах пожаловалась, что с Сэмом что-то конкретно не так. Я уже к ночи сорвался из дома, приехал в деревню, немедленно отвез пса в ветеринарную клинику. Оказалось, укус клеща, какая-то зараза, забыл сейчас название. Он три дня терпел, пока не слег. Врачи поставили ему капельницу, раствор Хартмана. Мать не могла на это смотреть, я отправил ее домой, а сам сидел пол-ночи в клинике успокаивая и поддерживая собаку. Но было уже поздно. Зараза от клеща, поражающая эритроциты крови, распространилась настолько, что возникла острая почечная недостаточность. Грубо говоря, он не мог пописать, хотя был наполнен водой по самые уши. Посреди ночи с субботы на воскресенье врачи сказали, что если я его заберу, до утра он не дотянет. И я оставил его на стационар. Одного.
Все это утро и день я носился по Московской области и окрестностям забрать из гостей отца. Приехали в клинику уже днем. Я не знаю, сколько литров в Сэма влили капельницы, но когда мы, наконец, приехали, был настоящий ужас. Почки отказали совсем, и это был конец. Когда мы шли в комнату стационара, еще в коридоре были слышны непрекращающиеся кошмарные крики. Да, это вовсе не было собачьим лаем или воем, в этом крике было гораздо больше человеческого, чем собачьего. Пес лежал на боку и кричал от невыразимой боли, страха и страданий. Этот крик до сих пор стоит у меня в ушах и разрывает душу. Это одно из тех воспоминаний, которое я бы с радостью забыл, но я знаю, что оно останется со мной навсегда.
Все что я мог сделать в этих условиях, я сделал. Отец, Хозяин, все-таки приехал к нему в последние мгновения его жизни. Сэм узнал его, и даже попытался встать, хоть уже и не мог. Это было последней искоркой счастья для истерзанного страданием животного. Спасибо, что я смог сделать для него хотя бы это. После этого мы немедленно отдали команду его усыпить. Вот так, человеческая беспечность и роковое стечение обстоятельств привели к гибели собаки. Три дня назад абсолютно здоровый и счастливый пес скончался в неописуемых муках. Животные в отличие от людей ничего сказать о своем самочувствии не могут: лишь молча терпят да плачут. А вся ответственность лежит на людях.
Родители, конечно, в полном раздрае и абсолютном горе. У меня самого, пока я это пишу, льются слезы. Потом они меня очень благодарили за помощь, что я потащил все это на себе. Конечно, я не меньше их любил пса, хотя наверное как-то по-другому, не так как они. Но сегодня что-то понял, как-то по-особенному ясно осознал. Дети по-жизни привыкли, что они всегда, особенно в критической ситуации, всегда могут положиться на родителей, обратиться к ним за помощью. А эта ситуация продемонстрировала, что мои родители теперь в гораздо большей степени зависят от меня, чем я от них. Кроме меня им не на кого рассчитывать, что теперь я надежда и опора нашей маленькой семьи. Семьи, которой убыло. Вместе с этим пришло и осознание, какая же это тяжелая ноша. Уж извините за пафос. Смешно то, что в этот раз это даже не была моя собака, но от этого ничуть не легче. А вспоминая увиденную агонию (и эти крики) ни в чем не повинного животного – тяжело вдвойне.
Похоронили Сэма в его излюбленном месте на поляне на опушке леса у большого камня, который лежит там с незапамятных времен. Недалеко от того места когда-то мы похоронили и Реську. Сэм был большим фанатом бросания палок, он каждый раз бежал к этой поляне вприпрыжку, надеясь вволю позабавиться, гоняясь за всякими ветками. Лучшего места для такого охотника было не найти.
Закопав тело пса, на прощанье мой отец сказал всего одну, зато такую точную и емкую фразу: «Прощай, мой большой друг!». Мне же осталось только добавить «Смотри, Сэм. Теперь все это стало твоим».
Я лишь чуть-чуть преувеличу, если скажу, что это был ангел в теле собаки. Я ни разу не видел и не слышал, чтобы собака была настолько воспитанная, умная, добрая и преданная. Мы относились к ней не как к собаке, а как к человеку, члену семьи. Но век собак не долог. Она постарела, появилось недержание, начали отниматься задние лапы и т.п. Пришлось усыпить.
Когда ее усыпляли, я держал ее на руках. Смотрел, как остекленел после укола взгляд, как из него выкатилась последняя слеза. Все это время я вспоминал все то плохое, что я ей сделал. Как я еще будучи 9-летним ребенком кричал на нее и бросил в нее тяжелой железной машинкой, потому что она чем-то меня ужасно разозлила. Чем, конечно, уже не помню. Вспоминал как она съела все мои жвачки, которые привезла мне мать из Германии еще во времена Советского Союза. Тогда это был такой эксклюзив, что трудно представить. Вспоминал, как я запер ее перед самыми родами щенков дома в первый же день после переезда на новую квартиру и убежал гулять, а она сидела одна в незнакомой обстановке. Принято считать, что собаки в таких случаях думают, что их бросили, но я тогда об этом не думал. Был маленьким 10-летним эгоистом.
Я вспоминал, как уже будучи относительно взрослым где-то днем шлялся и не выгуливал ее по 12 часов, не общался и не играл с ней, а она это все безропотно терпела. Или как уже на последних годах ее жизни, когда у нее при ходьбе по лестнице периодически отнимались задние лапы, и она оставалась на лестнице, и лишь тихо повизгивала, а мы с моим другом, который выходил со мной на прогулку, увлеченные беседой, не замечали ее и уходили далеко вперед. Представляю, что она тогда чувствовала, когда смотрела вслед нам уходящим от нее. Может быть, навсегда, в ее понимании. В общем, много чем перед ней я провинился, хоть и не со зла. И я этим не горжусь, но она всегда оставалась мне верна, и всегда мне во всем доверяла.
Было много и хороших воспоминаний, я тоже все-таки для нее что-то делал. Например на руках носил ее на улицу пописать, когда она уже сама не могла нормально ходить. Но речь не об этом. Речь о том, что все плохое, что я ей сделал – я тогда этого не понимал, но это до сих пор разрывает мне сердце. Я вот сейчас это пишу, и слезы наворачиваются на глаза. И все эти картины стоят передо мной в памяти, будто это было вчера. Именно поэтому я не хочу заводить домашних животных, всяких собак-кошек. Я не хочу пережить все это снова.
На этот раз все было иначе, хуже. Через несколько лет после усыпления Реськи мои родители снова завели собаку, колли кобеля по кличке Сэм. Завели именно для себя, а я помятуя о предыдущей собаке, старался устраниться от этого процесса. Кстати, кличку придумал я, вспомнив фильм «Смертельное оружие» - там у Мэла Гибсона собаку звали именно так. Помню сцену, когда Мэл сидел с ним на морском берегу и говорил ему: «Смотри, Сэм, смотри. Когда-нибудь все это будет твоим».
Устраниться, понятно, не получалось. Пес, хоть и не считал меня хозяином и авторитетом в целом, всегда был чрезвычайно рад, когда я приезжал навестить родителей, переселившихся к тому времени в деревню.
Так прошло восемь лет, и тут пришла беда откуда не звали. Отец уехал на выходные в гости, мать осталась с собакой одна. В субботу вечером она позвонила мне и в слезах пожаловалась, что с Сэмом что-то конкретно не так. Я уже к ночи сорвался из дома, приехал в деревню, немедленно отвез пса в ветеринарную клинику. Оказалось, укус клеща, какая-то зараза, забыл сейчас название. Он три дня терпел, пока не слег. Врачи поставили ему капельницу, раствор Хартмана. Мать не могла на это смотреть, я отправил ее домой, а сам сидел пол-ночи в клинике успокаивая и поддерживая собаку. Но было уже поздно. Зараза от клеща, поражающая эритроциты крови, распространилась настолько, что возникла острая почечная недостаточность. Грубо говоря, он не мог пописать, хотя был наполнен водой по самые уши. Посреди ночи с субботы на воскресенье врачи сказали, что если я его заберу, до утра он не дотянет. И я оставил его на стационар. Одного.
Все это утро и день я носился по Московской области и окрестностям забрать из гостей отца. Приехали в клинику уже днем. Я не знаю, сколько литров в Сэма влили капельницы, но когда мы, наконец, приехали, был настоящий ужас. Почки отказали совсем, и это был конец. Когда мы шли в комнату стационара, еще в коридоре были слышны непрекращающиеся кошмарные крики. Да, это вовсе не было собачьим лаем или воем, в этом крике было гораздо больше человеческого, чем собачьего. Пес лежал на боку и кричал от невыразимой боли, страха и страданий. Этот крик до сих пор стоит у меня в ушах и разрывает душу. Это одно из тех воспоминаний, которое я бы с радостью забыл, но я знаю, что оно останется со мной навсегда.
Все что я мог сделать в этих условиях, я сделал. Отец, Хозяин, все-таки приехал к нему в последние мгновения его жизни. Сэм узнал его, и даже попытался встать, хоть уже и не мог. Это было последней искоркой счастья для истерзанного страданием животного. Спасибо, что я смог сделать для него хотя бы это. После этого мы немедленно отдали команду его усыпить. Вот так, человеческая беспечность и роковое стечение обстоятельств привели к гибели собаки. Три дня назад абсолютно здоровый и счастливый пес скончался в неописуемых муках. Животные в отличие от людей ничего сказать о своем самочувствии не могут: лишь молча терпят да плачут. А вся ответственность лежит на людях.
Родители, конечно, в полном раздрае и абсолютном горе. У меня самого, пока я это пишу, льются слезы. Потом они меня очень благодарили за помощь, что я потащил все это на себе. Конечно, я не меньше их любил пса, хотя наверное как-то по-другому, не так как они. Но сегодня что-то понял, как-то по-особенному ясно осознал. Дети по-жизни привыкли, что они всегда, особенно в критической ситуации, всегда могут положиться на родителей, обратиться к ним за помощью. А эта ситуация продемонстрировала, что мои родители теперь в гораздо большей степени зависят от меня, чем я от них. Кроме меня им не на кого рассчитывать, что теперь я надежда и опора нашей маленькой семьи. Семьи, которой убыло. Вместе с этим пришло и осознание, какая же это тяжелая ноша. Уж извините за пафос. Смешно то, что в этот раз это даже не была моя собака, но от этого ничуть не легче. А вспоминая увиденную агонию (и эти крики) ни в чем не повинного животного – тяжело вдвойне.
Похоронили Сэма в его излюбленном месте на поляне на опушке леса у большого камня, который лежит там с незапамятных времен. Недалеко от того места когда-то мы похоронили и Реську. Сэм был большим фанатом бросания палок, он каждый раз бежал к этой поляне вприпрыжку, надеясь вволю позабавиться, гоняясь за всякими ветками. Лучшего места для такого охотника было не найти.
Закопав тело пса, на прощанье мой отец сказал всего одну, зато такую точную и емкую фразу: «Прощай, мой большой друг!». Мне же осталось только добавить «Смотри, Сэм. Теперь все это стало твоим».
